MAЙ СОРОК ПЯТОГО. ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

УТРОМ 9-ГО МАЯ мы с сестрой выбежали из дома как обычно — торопились в школу. На лестнице нас остановила соседка Юля Омельченко и сказала — вы что, не знаете? Война закончилась!

Как кончилась? Неужели всё? Неужели не будет больше боёв, бомбёжек, смертей, страданий? Вернутся домой фронтовики? Начнётся прекрасная мирная жизнь?

Казалось, мы были готовы к тому, что войне вот-вот конец, немца выгнали с нашей земли, мы лупим его в его собственном доме, Берлин нами взят. И всё же это известие было как гром с ясного неба.

В школу мы в этот день, конечно, не пошли. Какие занятия? Скорее на улицы, бегать, смеяться, радоваться вместе со всеми!

Какое это было счастливое время! В июне прошёл парад Победы. По Красной Площади шли фронтовики, им нипочём был страшнейший ливень, на землю летели брошенные ими мокрые обвисшие фашистские знамёна. Телевидения тогда не было, и мы бегали смотреть парад в кинотеатр документальных фильмов, он тогда находился в самом начале Тверского бульвара, билет стоил 10 копеек, и мы высиживали несколько сеансов подряд, кадры с брошенными знамёнами сопровождались дружным свистом.

На лето мама отправила нас в пионерлагерь, который вот уже которое лето подряд организовывал районный Женсовет. В подмосковном Голицыно сняли несколько стареньких дач, откуда-то завезли маленькие раскладушки, в воинской части дали матрасы, подушки, солдатские одеяла. Мы с сестричкой сразу побежали к нашей старой даче, где провели несколько прекрасных довоенных лет. Мы её не узнали. Забор был поломан, терраса забита досками, яблонь словно стало меньше. Куда девался наш нарядный дачный посёлок? Пруд спустили, на его месте тёк узкий ручеёк,только перед мостом он немного расширялся и можно было даже искупаться. От лодочной станции и следа не осталось. В этом запустении виновата была война. Только по-прежнему был прекрасен Голицынский сосновый бор. Мы ушли с этого унылого места и больше туда не возвращались.

Продукты для лагеря выдавали на военном складе, нас неплохо кормили, в обед даже давали по три дольки шоколада. Подобрали очень славных пионервожатых, это были студенты только что организованного Института международных отношений (ИМО). Никакой воспитательной работы с нами не проводили, ведь задача у районного Женсовета была конкретная — подкормить детей фронтовиков. Мы и строем никогда не ходили. Под присмотром Додика (старшего пионервожатого) купались в маленькой речке, ходили по ягоды. Каждый день после линейки бегали на станцию, смотреть на проносившиеся поезда. В теплушках ехали домой солдаты, вагонные двери были всегда распахнуты, солдаты махали нам руками, кто-нибудь играл на трофейном аккордеоне, казалось, праздник никогда не кончится. Всё лето стояла тёплая солнечная погода, мы окрепли, в отличие от прошлого, 1944-го года, на полях не работали.

Уже этим летом в нашем доме появились вернувшиеся из госпиталей молодые офицеры — Лёня Лисовецкий, Рика Турахин, Олег Филатов. Они ещё носили красивую офицерскую форму с золотыми погонами. У всех были боевые награды, ленточки за ранения. Очень оживились наши взрослые девушки, на Тишинском рынке можно было приобрести у спекулянтов красивые трофейные туфли, отрезы, даже платья, девушки принарядились и очень этому радовались. Ни одного трофейного наряда ни у нас с Маечкой, ни у брата Володи не было. Продуктов для обмена на вещички у родителей не было, как говорится, «не до жиру, быть бы живу» — маме едва хватало средств на наше питание.

Молодые офицеры праздновали победу. Они воевали, им повезло, они остались живы, при демобилизации им выдали довольно большие деньги, и они лихо их тратили. Рядом с нашим домом находились два шикарных ресторана — «Спорт» и «Динамо», каждый вечер там стоял дым коромыслом, гремела музыка, танцевали, пели, выпивали. Расплачивались деньгами (это были коммерческие рестораны) и… трофейными часами, которые снимали с руки, если денег при расчёте не хватало. Таким образом очень скоро боевые офицеры остались без часов (страшный дефицит), а официанты (спекулянты-тыловики) обогащались.

После демобилизации офицеры сняли погоны, мундиры же ещё долго донашивали, костюмов почти ни у кого не было, это была недоступная роскошь. Настали послевоенные будни. Бывшие десятиклассники пошли учиться (у фронтовиков при поступлении в ВУЗ или техникум были льготы). Старались войти в новую послевоенную жизнь. Но как-то быстро отношение к героям-фронтовикам изменилось. Лучше устраивались в жизни как раз те, кто избежал участия в войне. В войну таких ловкачей презирали, «тыловик» было ругательное слово, теперь же, после войны, кое-кто из местных руководителей опасались иметь дело с фронтовиками, считая, что фронтовикам море по колено, они независимы, слишком требовательны и распущены. В самом деле, они прошли войну, никого не боялись, могли за себя постоять, их побаивались и избегали. Эдит Утёсова, эстрадная певица, известная только тем, что была дочерью знаменитого Леонида Утёсова, пела своим писклявым голосом песенку, в которой была строчка «сразу видно — фронтовик» и это звучало осуждающе.

Пришла тяжёлая послевоенная осень. Быт был бедный, тут уж было не до веселья и ресторанов. Надо было думать о куске хлеба. Никаких льгот при устройстве на работу, возможности получить комнату у демобилизованных офицеров не было. Не все потянули учёбу, сказывался перерыв в учёбе, давали себя знать ранения и особенно контузии. Устраивались, кто как мог.

Папа вернулся с фронта в конце апреля, за две недели до окончания войны. К этому времени работа авиации дальнего действия закончилась, ведь она была предназначена для полётов на дальние расстояния, для разгрома тылов противника. Последний вылет папа сделал 8-го апреля при штурме Кенигсберга. Его перевели в Москву, в штаб ВВС. К службе он приступил не сразу. Ему пришлось лечь в госпиталь, он был измучен ночными полётами, сказывались ранения, полученные при посадке его сбитого самолёта на лес. Осенью он опять вступил в строй, однако чувствовал себя плохо, его мучила бессонница — последствие многолетней ночной работы.

Жили мы скученно, нас было шестеро в двух маленьких комнатах. Папа спал в проходной комнате, какой уж тут отдых. У него было плохое настроение, он часто раздражался, видимо, только этим можно объяснить его решение отказаться от должности начальника Рязанского лётного училища (сейчас это знаменитое высшее военное училище десантных войск). Из разговоров родителей я знаю, что его долго уговаривали не отказываться от этой должности, не уходить из армии, где очень пригодился бы его военный опыт и особенно умение обучать молодых лётчиков: во время войны он подготовил несколько экипажей лётчиков-бомбардировщиков, и они умело и успешно воевали. Очень переживала мама, ей хотелось уехать из нашей тесной квартиры, создать папе достойные условия жизни, причём она вовсе не скрывала, это у неё есть свой интерес, — ей хочется быть генеральшей. Но и это не повлияло на папино решение, он, что называется, упёрся и стоял на своём.

Папа вышел в отставку со всеми почестями и с правом ношения военной формы. Больше года, с небольшими перерывами, он лечился в госпитале, затем последний раз отдохнул в военном санатории «Архангельское». Закончилась его многолетняя военная служба. Через какое-то время он устроился на работу в Главсевморпуть, в отряд арктической авиации, которым командовал хорошо ему знакомый знаменитый полярный лётчик Мазурук.

Шли первые месяцы послевоенной жизни, наконец-то мы были вместе. Мы были счастливы, что папа опять с нами, мы им восхищались, видели, как мама его уважает и ценит. Папа, узнавая всё больше о нашей жизни во время эвакуации, отдавал должное самоотверженному труду мамы. Мама вынесла все тяготы военной страды, детей сохранила, пеклась не только о нашей семье, но нашла в себе силы придти на помощь женщинам, мужья которых ушли на фронт, а семьи, спасаясь от оккупации, бросили свои дома и очутились в чужом городе — поначалу без хлеба, без крыши над головой, зачастую без тёплой одежды. Она организовала и возглавила Совет жён фронтовиков (Женсовет), добивалась внимания семьям фронтовиков повсюду — и в горисполкоме, и в военкомате, и у директоров заводов и предприятий. Мама вкладывала в работу всю свою энергию и ум, и везде получала поддержку и благодарность.

После войны благополучие нашей семьи основывалось не только на положении и заработке папы, но и на вкладе мамы — её трудолюбии, опыте и умении. Какое-то время мама продолжала вести работу в Женсовете, но скоро стало ясно, что требуется серьёзно заботиться о папе, и мама попросила освободить её от обязанностей председателя Женсовета. Она с радостью окунулась в домашние хлопоты, а своими двумя медалями «За трудовую доблесть» гордилась, но как-то никогда их не носила, спрятала в шкатулку. Сейчас они хранятся у меня.